Тяжелее всех воспринял известие о предстоящем разводе Бек. Все произошло случайно и глупее не придумаешь. Они пришли ко мне втроем: Бек, Валерка и Леха. Просто так, давно не виделись. Забавно: Валерка был моей несостоявшейся любовью, я – несостоявшейся любовью Бека, а Леха – другом моего мужа. И я была уверена, что он – в курсе событий. Жили все трое в одной комнате в общежитии, и я была уверена, что тайн друг от друга у них не было. Узнав, что Семена нет дома, Бек с Валеркой, явно его недолюбливающие, заметно оживились и достали бутылку сухого. Мы непринужденно болтали, обсуждали, в основном, личную жизнь Железнячихи, которая практически жила с ними в одной комнате, потому что у нее случилась любовь к их другу, четвертому жильцу их комнаты. Любовь была взаимная и бурная, поэтому троица и болталась часами по городу. Языки чесали не зло, без излишних подробностей. Бек меня порадовал:
– Все-таки она – мировая баба. Придет, порядок наведет, всех накормит, обстирает. Мечта, а не жена. Даже завидно, что не я – предмет ее страсти. Не знаю, как он, а я с последней стипендии куплю ей букет роз. За все хорошее, что нам перепало.
Валерка его поддержал:
– Согласен. Мы все у нее в долгу. И все завидуем. С такой женщиной переспать – и помереть не жалко. Не то, что некоторые, вроде Багиры. Ни уму, ни сердцу.
Мне кровь ударила в голову:
– Не смей так говорить про нее, ты мизинца на ее ноге не стоишь.
– Я и не говорю, что она – плохой человек, а вот женщина она – холодная. Это все знают.
– Вон, ты каким стал – переспал с женщиной, и вся общага знает!
– Не нападай, я не трепал, а вот Койот при всех брякнул, а я подумал: и правда, холодная она.
– Койот – дерьмо известное, к тому же брехун первостатейный. Любую, кто ему отказал, так ославит, врагу не пожелаешь. А ты уши развесил. А с тобой холодна была, так не ты ли сам виноват? Себя позоришь.
Леха вдруг заступился за Багиру:
– Зря ты, Валерка, про нее так. Она тебе на шею не вешалась.
Бек тоже вмешался.
– Да, ты здесь тоже не в лучшем свете себя показал. Мало ли, кто с кем… Что же, всем докладывать?
Валерка уже понял, что лучше бы ему было промолчать, но по инерции тупо отбивался:
– Да кому – всем? Катерина, поди, и так все знает. А я просто удивился, не знал, что она такая.
– Знаешь, Валерка, не хотела я тебя позорить, но сейчас мне придется сказать. Ты вот поносишь мою подругу, мол, холодная она. А ты хотя бы заметил, что ты у нее первым был? Или так пьян был, что и не заметил? А как ты ее взял, помнишь? Не думаешь же ты, что девушка, которую берут без ее согласия, просто от скуки, по пьяни, должна у тебя в руках в экстазе биться?
Вся троица молча уставилась в пол. Наконец, Валерка не выдержал:
– Не знал я, честное слово. Да и не понял ничего, пьяный был. Ну, не попадались мне девушки!
Он совсем стушевался, особенно неприятно ему было, что такой свиньей он оказался в моих глазах. Неужели это тот парень, который орошал слезами мою ладонь?
– Ну, прости. Хочешь, я у Багиры прощение попрошу?
– Знаешь, понимать нужно, с кем можно – по пьянке, а с кем – нельзя. А твое извини ей сейчас – что мертвому припарки.
– Что же мне делать?
– Хотя бы не болтай.
– Слова дурного про нее не скажу.
– Уже хорошо. И хватит об этом.
Бек обрадовался:
– Может, пулечку распишем?
Мне идея понравилась:
– А что? Сейчас Малыша покормлю, спать уложу – и вперед.
Валерка встал:
– Не, я пойду.
– Обиделся?
– Нет, у меня сегодня встреча с земляками, нужно еще в общагу забежать, душ принять.
– Тю, проблема. Вон, полезай, воды не жалко. Сейчас полотенце дам.
Он обрадовался, что не нужно никуда бежать. Я сполоснула ванну, дала ему полотенце. Он спросил:
– Кать, а где тут у Семена бритва?
Я так растерялась, что брякнула:
– Не знаю.
Он смотрел на меня недоверчиво, и я сдалась:
– Нет здесь его бритвы. Он с бритвой ушел.
– Как ушел? Куда ушел?
– Туда, откуда пришел.
– Он что, ненормальный?
– Нет, это я – ненормальная. Я его об этом очень попросила. Еще вопросы есть?
– Вот дурак, влез со своей бритвой!
– Да, ладно. При чем здесь ты? Мойся, а то опоздаешь.
Я пошла кормить Малыша, мы поиграли, я рассказала ей пару сказок, и она уснула. Когда я появилась на кухне, оживленный до моего прихода разговор сразу стих. Ребята сидели, потупившись. Сдали карты, и началась игра. Играли молча, вяло, без азарта. Обычно каждый неверный ход сопровождается каскадом шуток, но сегодня плохо играли все, но никто никого не подначивал. Мне стало скучно. Я люблю игру больше за атмосферу доброжелательных подколок, чем за напряжение извилин, и поэтому решила нарушить молчание:
– Что вы, братцы, приуныли?
Бек отодвинул карты:
– Что-то в голову ничего не идет. Может, ну его?
Леха посмотрел на Бека, потом на меня:
– Ты уж нас извини, Катюха, но мы все слышали.
– Да? Ну, и что?
Пока Леха подбирал слова, Бек не выдержал:
– Ты так спокойно об этом говоришь! Ведь Семен, в общем-то, не плохой парень. Не понимаю я тебя. Жили-жили, и вдруг…
– Брось, не бери в голову.
– Да я тебя понять хочу, чего тебе надо? Жили не хуже других, дочку вон какую народили, чего еще?
– Бек, ну, ты же знаешь меня. Мне или все, или ничего. А «как все» меня не устраивает.
– Ты всегда упрямая была. Знать бы тогда, чем это кончится, не отпустил бы.
Неожиданно голос подал Леха, про которого мы чуть не забыли:
– Чего уж старое вспоминать? Кто только на нее на первом курсе не зарился, а подойти боялись. Уж очень у тебя, мать, язычок острый был!
– А я и сейчас не ангел, если что не по мне…
Бек подхватил:
– Это я по себе знаю. А тебе, Леха, не советую даже пробовать.
– Я вам обоим не советую. Эх, устроили вечер воспоминаний. Лешка, тащи еще бутылку! Я знаю, у тебя есть, да ты стесняешься. Тащи, такие разговоры посуху не ходят.
Леха не заставил себя упрашивать. Разговор затянулся заполночь. Вспоминали, в основном, первый и второй курсы. Дальше у каждого была своя жизнь, в которую не хотелось впускать посторонних. Это был суд, на котором каждый судил себя, а народные заседатели всегда выносили оправдательный приговор. Мотивы мягкости приговора были разные: от отсутствия состава преступления до истечения срока давности. Хороший был вечер.
Уже светало, когда неожиданно вдруг вернулся Валерка. Разговор сменил русло. Долго решали, бить рабфак или нет. Бить надо, решили большинством голосов. Остался вопрос: когда? До сборов или после? Все были настроены воинственно, и не без оснований. Дело в том, что все старшекурсники переехали в новое общежитие, и только Али остался в старом, так как у него была беременная жена, и он не хотел ее дергать, тем более что оставалось-то всего пару месяцев дожить. На освободившиеся места поселили рабфак, который в этом году подобрался борзый, дальше некуда. Все ребята после армии да с заводов.
– Али им не понравился, попросил не орать в комнате для занятий, – рассказывал Валерка. – Его избили, он сопротивлялся, наставил синяков. Всем за драку попало. Рабфаковцев уело, что один «черномазый» так уделал почти дюжину служивых, и они сменили тактику: гасят свет и нападают всей кодлой в темноте, набрасывают на голову одеяло и метелят. Не смертельно, чтобы следов особых не было, но регулярно и унизительно.
Я была возмущена не меньше Валерки. Еще бы! Али был милым, тихим, самым интеллигентным из таджиков, был любящим мужем, не пил, хорошо учился и вдруг нарвался. Я поддержала:
– Рабфак, конечно, нужно поучить, но, смотрите, за драку выгонят и не посмотрят, что дипломники!
Бек грустно констатировал:
– Уже. Серегу отчисляют.
– Какого Серегу?
– Туркмена. Из нашей комнаты. С ним-то Железнячиха и прощается.
– Да вы что, с ума сошли? Его-то за что?
Валерка рассказал:
– Серега зашел в старую общагу к нашим девчонкам. В это время вбежала жена Али, вся в слезах, и закричала, что Али опять бьют. Серега схватил стул и побежал на выручку. Рабфаковцы разбежались, Али был спасен и на следующий день уехал на родину – повез жену рожать. Рабфаковцы нажаловались, все свалили на Серегу, его вызвали в деканат, припомнили все подвиги, а он-то у нас не ангел. Приказ об отчислении уже готов, декан передал его в ректорат на подпись.
– Так еще не подписали?
– На днях подпишут.
– Вот что. Али приедет – заберите к себе, чтобы стычек больше не было. А завтра все – к ректору. И прямо ему все рассказать, может, разберется. Серегу спасать надо!
Бек не выдержал:
– Какая ты рассудительная! А морды бить? Так оставить, чтобы с рук сошло?
– Морды бить, конечно, нужно. Но сначала к ректору, потом дипломы получить, а то всех поотчисляют. А потом надавать от всей души.
Леха поддержал:
– Правильно, сейчас главное – Серега и защита. А потом научим их дружбе народов.
На том и порешили. Бек с Лехой начали клевать носами и ушли в комнату спать. Мы сидели с Валеркой на кухне. Он все еще чувствовал себя неловко:
– Жаль, что сегодня все так вышло. Мне бы не хотелось, чтобы ты считала меня подонком.
– Брось, кто из нас не делал гадостей ближнему своему? Хочется верить, что это – ошибка, а за ошибки не судят.
– Нет, это – не ошибка. Свинеешь постепенно, и не замечаешь, пока тебя носом не ткнут. Кто бы другой сказал, я бы наплевал, и дело с концом. А от тебя больно слушать. Сам грязью оброс и думаешь – нормально, все так. Оказывается, не все. Давно мы с тобой не разговаривали, я уже и не думал, что для меня это важно. А сегодня щемит весь вечер.
– Поэтому и пришел?
– Да.
– Значит, еще не освинел окончательно. И хватит об этом. Таких, какими мы были тогда, уже нет. И бесполезно горевать об этом. Если бы нам сказали тогда, какими мы будем, мы бы обиделись.
– Да, я сегодня вспомнил, какими мы были, и мне стало стыдно.
– Нам сегодня всем было стыдно за себя. Знаешь, пока мы еще способны на такой стыд, еще не все потеряно.
– С тобой очень легко разговаривать.
– Это потому, что мы давно не виделись и скоро расстанемся навсегда. Но ты, все-таки, не приходи больше.
– Почему?
– Мы ушли добровольно из жизни друг друга, и незачем зря теребить прошлое.
– Зря?
– Да. Такие сантименты хороши, когда редки.
– Хорошо. Я больше не приду. А ты все такая же. Как тогда.
– Нет, просто ты не знал меня эти годы, и тебе так кажется. У меня к тебе просьба: не говори никому о нашем с Семеном разводе, и ребят предупреди.
– Обещаю, можешь не беспокоиться. Тебе сейчас очень плохо?
– Плохо? Нет. Трудно – да. Но трудности пройдут, не вечно же я буду безработной, бездомной студенткой с ребенком на руках. Я справлюсь.
– Может, тебе лучше не разводиться с Семеном?
– Нет, все решено.
Тогда я еще не знала, что Хабаровск в последнюю минуту откажет мне в работе, а, следовательно, и во всем, с этим связанном: зарплате, крыше над головой, яслях. И мама просто скажет: «Не приезжай, я от своей устала, а тут еще твоя будет бегать орать!».
Мы досидели до утра, говоря о планах на будущее, надеждах и детях. Он рассказывал мне о своем сыне, и я радовалась, что семейная жизнь его не так уж бедна, как я думала. Появились ребята, они так и не смогли заснуть на моих досках. Я выпроводила всех и вздремнула пару часов.
Суд прошел без сучка, без задоринки. Правда, идиотские вопросы довели меня до слез, но Семен вел себя удивительно благородно:
– Да, все написанное в заявлении, – правда. Я не хочу развода, но, если она не хочет со мной жить, все бесполезно. Я согласен.
Нас развели. Мы еще посидели на скамейке возле суда, покурили и разошлись в разные стороны. Каждого из нас ждала новая жизнь, и нас объединяло то, что мы были оба никому не нужны. Э, нет. Я была нужна моей дочке. И у меня не было права распускать нюни. Почему-то я была твердо уверена, что впереди меня ждет замечательная, полная любви и гармонии, жизнь.
https://ridero.ru/books/drugaya_realnost_4/
