Мы с Малышом уезжали к началу учебного года. Семен перед отъездом поранил руку, поэтому улетел с одним маленьким чемоданчиком. У меня были два больших чемодана, дочка и сумка с мелочами, необходимыми в дороге. Отец проводил меня до аэропорта. На регистрации выяснилось, что вещи в багаж не принимают, и нужно нести их самим до багажного отделения самолета. Отец уговорил служащих выпустить его со мной, чтобы помочь нести вещи. Наконец, мы благополучно взлетели. Однако полет, который должен был длиться три часа, занял целые сутки. Наш аэропорт не принимал. Трижды нас сажали в других городах и, соответственно, трижды заставляли забирать багаж из самолета и снова тащить его в самолет. Тащить чемоданы я просто была не в состоянии. Нужно было просить кого-нибудь, и я, наконец, набралась храбрости, обратившись к мужчине средних лет:
– Простите, вы не могли бы нам помочь с чемоданами?
Он недовольно оглядел меня с ног до головы и, буркнув: «У меня руки заняты», – поспешил прочь. Руки у него, действительно, были заняты, он нес портфельчик и авоську. Я стала искать пассажира с пустыми руками, но куда там! Уже через несколько минут я осталась одна посреди взлетного поля. Ситуация была идиотской, и я решила стоять здесь до тех пор, пока не помешаю очередному взлету и меня не уберут отсюда. Дул сильный ветер, и я боялась простудить Малыша. Впереди смешными перебежками удалялся последний пассажир с нашего рейса. У него ситуация была еще похуже моей: три чемодана, старушка и младенец. Я с интересом наблюдала за его передвижениями. Сначала он нес ребенка и чемодан, бабушка держалась за него со стороны чемодана. Метров через сто он ставил чемодан, сажал на него бабушку, давал ей в руки ребенка и возвращался за другими вещами. Делал он все совершенно спокойно, не торопясь, и я не удивилась, когда он вместо двух перебежек стал делать три, подхватывая и мои чемоданы тоже. Интересно, заметил ли бы Семен, что кто-то нуждается в помощи? Смог бы быть таким простым и естественным? Трижды мы меняли аэропорты, и шесть раз этот паренек молча подхватывал и мои вещички тоже. В каждом из аэропортов мы сидели часа по три, но даже не познакомились. Забот у обоих было выше крыши. Пеленки заканчивались, и мы сушили их прямо в зале, тут же кормили детей, я грудью, а парень – из бутылочки. Малыш то спал, то плакал, но целые сутки не слезал с рук, и руки ныли так, будто я несла не пять килограммов, а перетаскала тонну камней. Домой я прилетела, измученная до предела. Нас встречал Семен с отцом, они провели в аэропорту сутки, сильно переволновались. Увидев, как Семен обрадовался нам и как он беспокоился, я немного оттаяла. Что-то, похожее на нежность, шевельнулось во мне. Но чувство это продержалось во мне не долго. Как только мы переступили порог нашего дома, оно улетучилось без следа. Дома царил такой хаос, что описывать его мне даже не хочется, что-то такое уже было в этой книге. Ладно, мне не привыкать наводить порядок, но я сутки почти ничего не ела, только кормила ребенка, и мне нужно было съесть хоть что-то. Увы! В доме просто не было ничего. Я готова была расплакаться:
– Ты что же думаешь, я могу синтезировать молоко из сырой воды? Сейчас проснется Малыш, дашь ей свою грудь, в ней молока столько же, сколько в моей.
Семен сделал виноватое лицо:
– «Центральный» еще открыт, я сейчас сбегаю, куплю чего-нибудь…
– Конечно, сбегаешь, куда ты денешься! А пораньше ты этого сделать не мог?
Он ответил зло, как будто я была в чем-то виновата:
– А на что я куплю, у меня уже несколько дней нет ни копейки!
Я так растерялась, что даже не спросила, куда он дел деньги, ведь весь его летний заработок мы поделили пополам, и я рассчитывала, что нам хватит денег на несколько месяцев. Хорошо, что я не отдала ему все. А впрочем, по обилию пустых бутылок на кухне и так было ясно, куда он их дел. Я выдала ему на покупки, уложила Малыша и начала наводить порядок: менять белье, мыть полы, вытирать пыль. К приходу Семена в комнате уже было достаточно чисто, но кухня оставалась такой же загаженной, как и раньше. Семен принес молока, хлеба и колбасы. Мы жевали свежий, теплый хлеб и записали его молоком. Глаза у меня слипались, руки дрожали от напряжения последних суток. Муж, видимо, желая как-то загладить вину, участливо спросил:
– Устала с Малышом?
Я пожала плечами:
– Еще бы! Сутки на руках.
Любовь к себе, как всегда, пересилила у него чувство сострадания, и он начал очень живо описывать, как они устали и намучались, пока ждали меня, и какие в аэропорту сухие невкусные бутерброды. Я сочувственно кивала, сама же вспоминала, как стояла, беспомощная, на взлетном поле, как затекали руки и спина, пока кормила Малыша, сидя на чемодане, и слезы готовы были брызнуть из глаз. Я встала, отвернулась и пошла мыть посуду. Семен подошел сзади, обнял за плечи:
– Пошли спать, устали оба.
Я начала тихо закипать:
- Ага, сейчас, покормлю Малыша, перепеленаю, уложу, выстираю пеленки, приведу в порядок кухню и пойду. А ты иди, поспи, устал, бедненький!
Он снова хотел выразить мне свое участие, но лучше уж молчал бы:
– Да, плюнь ты на эту кухню, завтра доделаешь!
Это была последняя щепотка пороха, которой не хватало, чтобы я взорвалась окончательно:
– Как ты, дорогой, легко все перекладываешь на мои плечи! Смотри, не выдержат, – кто будет с тобой нянчиться?
– Ну, чего ты, в самом деле? Иди, ложись, я сам посуду помою.
– И помоешь. И не только посуду. И пол в кухне и коридоре, и раковину, и плиту, и ванну, и унитаз. Начни с ванной, мне пеленки стирать негде. Не развалишься, полмесяца без нас отдыхал, винище халкал да по бабам бегал. А не нравится – вали к маме, без тебя мне даже легче будет. Уж с одним-то ребенком я справлюсь.
Такое я позволила себе впервые, и у Семена отвисла челюсть. Я вылетела из кухни до того, как он успел закрыть рот. Я кормила Малыша, слушала, как он демонстративно гремит на кухне посудой, и плакала. По-бабски, от жалости к себе. И все же я уснула, едва положив дочку в кроватку и коснувшись подушки.
https://ridero.ru/books/drugaya_realnost_4/
